Рядовые из тамбовской глубинки

Принято говорить, я – «дочь войны», потому что мое раннее детство пришлось на военное и послевоенное лихолетье.

Образ отца, Федора Григорьевича Забровского, моя детская память запечатлела только один раз. Вот я, маленькая девочка в белом платьице стою на улице и вижу, как по мостику, который недалеко от дома, идет отец. Он высокий, темноволосый, у него молодое светлое лицо. На нем рубашка в полосочку, а подмышкой он несет буханку белого хлеба. Он улыбается мне, а я раскидываю руки и бегу ему навстречу… Именно таким я и запомнила отца. Вот и все.

Мой отец родился в 1903 году на Табмовщине. Он был человеком самой мирной профессии и работал главным агрономом МТС (машинно-тракторная станция) и поэтому, как говорила мама, имел бронь. Отец не служил в армии из-за проблем со зрением. Но когда немцы подошли к Москве, то он вместе с тремя товарищами, все руководящие работники, многодетные отцы, пошли в военкомат с требованием отправить их на фронт. И, как говорится, все они шагнули в вечность.

Их мобилизовали и отправили на войну. Вместе с отцом ушли Трубников, Абызов, Волков.

Первое письмо от отца пришло из Тамбова. Оно было полно оптимизма и бодрости:

«Привет всем от бойца Красной Армии! Получил обмундирование, переоделся и стал настоящим воином. Я жив, здоров». И подпись «рядовой Красной Армии Забровский».

Эшелон в Тамбове был сформирован за шесть дней и отправлен на восток. Потом письма были менее оптимистичные и даже тревожные: «Обменял полушубок на фуфайку за буханку хлеба…».

В следующем письме отец сообщил, что обменял валенки на кирзовые сапоги и тоже за хлеб. И была приписка: «Берегите хлеб! Он решал и решает все!». Видно сильно голодал бывший главный агроном.

Потом письмо пришло из Кирова, куда прибыл эшелон. У меня сохранилась открытка, посланная оттуда. Это письмо наполнено страданием и тоской. Он писал, что очень скучает по нам, детям. А нас у него было пятеро. Писал, что нездоров, просил нашу маму, чтобы она берегла нас, старших сыновей напутствовал, чтобы хорошо учились. Грустное и горькое было его последнее «мирное» письмо. Эшелон шел до Кирова ровно месяц и можно догадаться, как трудно там было всем.

Следующее письмо было уже с фронта. Он писал: «Лежу у пулемета на правом берегу Волхова, со мной Трубников, Абызов, Волков. То, что я здесь увидел нельзя описать, если вернусь живым, то расскажу. Но…»

После «но» стояло длинное многоточие. А потом было казенное письмо – похоронка, в котором сообщалось, что рядовой Заборовский Федор Григорьевич погиб смертью храбрых, похоронен на братском кладбище у села Любино поле.

Похоронки пришли и на всех остальных его друзей. Моя мама рассказывала, что после войны к нам домой приходил житель соседнего села, который рассказал, что был в том бою, был ранен и попал в плен, а отец с друзьями отстреливались до конца.

Останки более тысячи воинов, погибших на новгородских болотах, были перезахоронены на братском кладбище на 30-м км шоссе Великий Новгород – Санкт-Петербург.

Так погибли четыре коммуниста, рядовые Красной Армии, которые перед лицом смерти не дрогнули, не побежали назад, не попросили пощады, а до конца выполнили свой воинский долг и мужественно встретили свой смертный час.