Кто прав, кто виноват?
Вот живешь, мечтаешь, надеешься на долгую, счастливую жизнь, чтобы и семья большая, и рядом все были, и работа любимая. Всегда очень радуешься за тех, у кого это действительно так получается! Но, согласитесь, такое происходит не часто. Всякое случается в жизни, и читая чьи-то грустные жизненные истории, слыша о нелегкой судьбе от самого рассказчика, тяжело порой сдержать слезы.
К нам в редакцию позвонила женщина с жалобой на то, что шадринские врачи отказались оказать ей помощь. К сожалению, всем прекрасно известно, что сегодня совершенно не замечают пожилых, и тем более старых людей. Они никому не нужны, порой даже родственникам. Попробуем выяснить в чем «соль» ситуации.
Для начала поинтересовалась у Натальи Иосифовны Баландиной (именно так зовут женщину, позвонившую в редакцию) ее жизненной историей.
Росла девчушечка в крестьянской семье в деревне Ватолино Каргапольского района. С детства была приучена к работе под палящим солнцем в поле, помогала маме в воспитании двух младших братьев и совсем малышки-сестренки. В школу девочка ходила вместе с остальными девчатами в соседнюю деревню, за два километра. Когда началась война, Наталья училась в шестом классе. Отца и почти всех мужчин из деревни сразу же забрали на фронт. Мама осталась одна с четырьмя детьми. Поэтому, окончив седьмой класс, 15-летняя Наташа пошла работать в «Заготзерно». Приезжали поезда, нужно было грузить мешки с зерном, чтобы отправить их на фронт для солдат. А работать некому, все мужчины – на войне. Работали такие вот молодые ребята и девчата.
- Год и три месяца проработала я грузчиком. А поезда чаще всего ходили ночью. И вот мы грузим, а самим холодно, голодно, спать хочется. Бывало, работники станции горох пожарят, нам дадут. А мы едим и радуемся, что нам есть разрешают, - вспоминает Наталья Иосифовна. - В какой-то момент девчата-односельчанки решили поступать в медицинский, в Курган. Ну и мама моя сказала: «Едь вместе с ними, поступай. Ты поработала грузчиком, знаешь как тебе это тяжело. А медиком станешь – будут к тебе люди ходить и будут уважать. Будешь всем помощь оказывать». Я и поехала, поступила. Денег на дорогу, ездить туда-обратно нет. А домой все равно нужно, когда одежду сезонную поменять, когда продуктов немного взять, а где и маме помочь. И ездили мы зайцами на поездах. Несколько раз милиция ловила, и чтобы заплатить штраф за безбилетность, нас отпускали на рынок, где мы продавали только что взятые из дома продукты. Штраф заплатим и снова прицепляемся сзади поезда. Чтобы на станциях не поймали – спрыгивали во время тихого хода. Бывало, у кого картошка рассыплется, у кого молоко разольется или яйца разобьются. Проверяли, что все живы, переломов нет и шагаем до следующей станции.
Однажды был случай: опять же, зацепившись за рукоятку последнего вагона поезда, ехала «зайцем». Этот вагон был полон парней и мужчин. Они мне стали кричать: «Девушка, зайди в вагон!». А я не стала. Они мне снова: «Зайди, иначе мы тебя сбросим!». Один выглянул и стал отрывать мои пальцы от рукоятки. Я испугалась и зашла. Все продукты, что я везла с собой, они сразу куда-то растащили, а ко мне стали приставать. Я очень громко заплакала. В соседнем вагоне люди услышали, сказали проводнице. Она меня запустила в другой вагон поезда. В тот раз спокойно доехала и добралась до общежития.
Хлеб, как и всем, давали по корочке хлеба в день. Порой, не дожидаясь, когда закончатся лекции, начинали отщипывать по крошечке и есть. После первого года обучения домой приехала очень худая, реву: «Мама, не буду я больше учиться, не могу я этого вынести! Девочки уже сбежали, не стали учиться. И я не могу». А мама снова настояла: «Уж начала, так иди до конца. Поступила, год продержалась, значит, сможешь и доучиться». А училась я хорошо. Взяла себя в руки и так три с половиной года проездила.
Как окончила обучение, направили меня в Сухрино, в детский дом работать фельдшером. Там я познакомилась с Василием Дмитриевичем, будущим мужем. Он тогда работал хозяйственником. Мы с ним продружили три месяца, да и поженились. Жили сначала в доме с его семьей, а у них пятеро человек, трое из них дети, да я шестой пришла. Но скоро его забрали в город Копейск, копать шахты. Меня в это время направили работать фельдшером в село рядом с Красной Звездой. А потом, во время отпуска, муж приехал и говорит: «Поехали со мной, я был в здравотделе и уже уволил тебя». Что уволил, я расстроилась, но мы любили друг друга очень, и я, конечно, поехала с ним. Там нам дали большую, уютную квартиру в бараке. Я забеременела. А шахтеры часто гибли: то водой зальет, то от газа задохнутся, то породой завалит. Стала просить мужа уволиться и уехать из Копейска. Так мы приехали в Большую Погорелку. Здесь построили дом, нашли работу. Я – фельдшером здесь, в поселке, а Василий Дмитриевич на переезде охранником. 15 лет я здесь проработала. Жители меня очень уважали и любили, спрашивали совета не только по медицине. Стала еще и депутатом. Жили счастливо, у нас трое мальчиков родилось. Семья была такая, о какой каждая женщина мечтает: большая, веселая и дружная. В какой-то момент что-то пошло не так. Сначала умер полуторогодовалый самый младший сынишка. Спустя время, в возрасте 24 лет утонул второй сын. Тем временем я поменяла работу, устроилась в первую городскую больницу. Наверное, на почве таких потрясений , похоронив двух сыновей, стала часто болеть. В основном страдала гипертонией. Я у своих же врачей пролечусь как нужно и дальше работаю. И с докторами, и с медицинскими сестрами, и с пациентами всегда были хорошие, добрые отношения. У старшего сына родился сын, и я все свободное время посвящала внуку, семье – для меня это самое важное. На работе выкладывалась полностью. Потом похоронила и старшего сына, не уберегла от инфаркта. А однажды, когда мы с дорогим супругом ходили на могилку к утонувшему сыну, пропал муж Василий. У него ноги к тому времени стали болеть и шел он медленно. Я и пошла немного вперед. Оглядываюсь и нет его. Долго везде бегала, искала - пропал. Спустя месяц нашли его в болоте, с выжженными глазами и обожженным лицом. Я итак болела, тут вовсе свалилась. Сильно мы друг друга любили.
Сейчас у меня часто приступы гипертонии и ишемическая болезнь сердца. Порой давление поднимается до 170. Я сейчас на пенсии, ветеран войны. Всегда, когда нужно, ложилась в больницу. В последний раз внук привез меня в районную больницу уже вечером. Я не знаю почему, может быть, мест не было, меня оставили на ночь для наблюдения в отдельной комнатке. Я всю ночь промучалась, просила поставить уколы или дать лекарство – никто не приходил. А тонометр я всегда беру свой, чтобы самой измерять давление, когда нужно. И знаю, что в ту ночь оно было 170 на 100.
Утром зашла заведующая отделением, Лидия Дмитриевна Алексеева и сказала: «У меня нет причин, чтобы оформить тебя в отделение. Езжай домой». И подала листочек с назначениями, которыми мне нужно было пролечиться дома. Я ответила, что не могу ехать домой, и хочу, чтобы мне назначили соответствующее лечение. В ответ на это она повысила на меня голос, сказав: «Чтобы через полчаса духу твоего здесь не было!». Я заплакала, мне обидно, что всю жизнь посвятила медицине, а меня же сейчас выгоняют из отделения, да как. Нечего делать, позвонила внуку, он отпросился с работы, приехал за мной. Домой я вызвала погорельского фельдшера Марину. Прошу у нее проставить мне уколы, от которых точно знаю, что мне станет легче. Я прекрасно знаю, какие препараты нужно применять в моем случае. Она отказалась. В итоге вышел спор, в конце которого она сказала: «Вы занимаетесь самолечением, я тогда вообще отказываюсь к вам ходить, что-то делать!». Все это было 2 декабря. С тех пор, вот уже полтора месяца, она у меня не появлялась.
Я понимаю, что давление не вылечить. И прекрасно понимаю, что уже старая и поэтому меня уже и не берутся лечить. Но ведь, пока я жива, они, как медики, обязаны облегчить мои боли, до тех пор, пока я не умру. Сама все это учила, а потом повторяла это другим медицинским сестрам и фельдшерам.
Чтобы выяснить ситуацию с двух сторон, я пообщалась с вышеуказанными представителями медицинских профессий. К Лидии Дмитриевне, заведующей терапевтическим отделением, приехала лично в больницу:
- Я помню этот случай. Женщину привезли ночью, она была осмотрена дежурным врачом. Так как в лечении не нуждалась, она была оставлена на приемном покое, в специальной палате, где мы наблюдаем за пациентами, а утром решаем, госпитализировать его в отделение или же достаточно амбулаторного лечения на дому.
Существуют же показания, по которым мы лечим больных в отделении, и у нас ограниченное количество коек, мы не можем класть сюда каждого, кто захотел.
А эта женщина была пролечена неоднократно в течение года. К тому же, она всегда приезжает ближе к ночи, потому, что прекрасно знает, что у нее нет показаний для лечения в отделении, и что доктора не станут ее оформлять. А ночью дежурный врач иногда ее положит, если места свободные есть. Но ведь мы же не можем по каждому ее требованию это делать. Да, у нее есть атеросклероз сосудов головного мозга, есть гипертоническая болезнь. И все. Ишемической болезни сердца нет. Эта бабушка со мной толком не разговаривала, только кричала: «Меня надо немедленно госпитолизировать и поставить рибоксин!» Видите, она ведь даже знает, что ей нужно назначить! (это фраза звучала достаточно удивленно) и мой ответ, что бабуля – бывший медицинский работник, заставил Лидию Дмитриевну ненадолго запнуться в своей речи.
- А вы знаете сколько ей лет?
- Да, знаю. 87.
- В этом возрасте медицинский работник уже перестает им быть.
- А как вы общаетесь с другими пациентами?
- Спросите сами. Это первая жалоба на меня за 35 лет. У нас даже в лексиконе нет такого, чтобы когда-то поднять на кого-то голос, наоборот, спрашиваем, все ли пациенту понятно. Я принесла листочек, на котором написала лечение и объяснила, что у женщины нет показаний к госпитализации. Сказала спокойно: «Вы лечились у нас не так давно, давайте сделаем так: сейчас поедете домой и пролечитесь теми препаратами, что я назначила вам». На что она устроила истерику: «Я никуда не поеду, буду здесь лежать и вы меня обязаны госпитализировать». Я ответила: «Дело ваше, можете оставаться здесь, но стационарное лечение я вам назначать не буду. Если вам не нравится такое назначение – идите в поликлинику, там назначат другие препараты». Обычно мы со всеми пациентами договариваемся прекрасно
Комментарий от фельдшера мы получили по телефону:
- Она все время считает, что очень сильно болеет. У меня, в свою очередь, совесть чиста, все, какие были назначения, мы провели, все документы есть. Я не обязана и просто физически не могу к ней бегать каждый день. А она любит, чтобы ее посещали как можно чаще и вызывает постоянно. Очень любит сама себе назначать лечение, но если это не назначено доктором, как я могу делать те или иные инъекции. Лекарство - это не конфеты. Она же не хочет ездить в больницу, я ее однажды все-таки уговорила, она съездила. Ее положили, но она сама ушла, не стала лечиться. К тому же она считает, что у нее порок сердца. Я специально по этому поводу советовалась и с терапевтом, и с кардиологом. Мне доктора ответили, что нет там никакого порока, только старческие изменения и для поддержки нужны глюкоза и рибоксин. Но это не лекарства. Мы курс провели. У нее попросту на фоне одиночества старческая энцефалопатия, это и плаксивость, и обидчивость. Внук работает с утра до вечера, и хоть и живет в одном доме, во второй половине – заглядывает, может быть, вечером только, и все.
Кстати, я сама просила фельдшера, Марину Сеогниевну Ердикову, снова сходить к Наталье Иосифовне, потому что накануне, по ее словам, она чувствовала себя очень плохо. Нужно отдать должное, Марина Ердикова посетила вновь пациентку, но успехом этот визит не увенчался, снова случился скандал.
В конце материала я не хочу кого-то обвинять или напротив, защищать. Но я бы и не хотела, чтобы таким образом обращались с моей бабушкой. Хотя, она и сама знает, что я бы просто не допустила такого обращения с ней. А от родных и просто знакомых, еще до этого случая неоднократно слышала комментарии, совсем не лестные, о районной больнице и ее работниках. Пациенты бывают разные, работа сложная, тяжелая. Может быть, кто-то и действительно может сорваться на вечно «достающего» пациента. Медиков, по идее, наверное, тоже можно понять. Главное, чтобы такие случаи не повторялись постоянно. И отказать в лечении пациенту, у докторов и медсестер просто нет права.
Что еще… Наверное, нужно относиться друг к другу по-человечески. Мы не знаем все за человека, с которым скандалим, мы не проживали его жизнь и не можем «залезть» к нему в голову. Так почему, мы судим человека, говорим, какой он есть, обвиняем и обижаем? Может просто проявить уважение к человеку, который прожил жизнь раза в три длиннее нашей, каким бы не сделала его старость?
Фото автора.
Tweet Поделиться с друзьями
Знаю Лидию Дмитриевну много лет!Да, пациенты бывают разные...но и медработники не железобетонные! Тем более сейчас врачи поставлены в определенные рамки ограничений по причине (не от них зависящей) уменьшения коечного фонда.И уж извините, Виолетта Юрина, если Лидия Дмитриевна не нашла причин для госпитализации данной пациентки, значит так оно и было. Опыта у данного врача достаточно, чтобы оценить состояние пациента! А вот эта ваша фраза:"А от родных и просто знакомых, еще до этого случая неоднократно слышала комментарии, совсем не лестные, о районной больнице и ее работниках"- вообще-то говорит о том, что вам бы для начала не мешало повторить правила пунктуации...а уж потом в медицине пытаться разбираться!
Полякова Ю.Ю., знания медицины нельзя сравнивать со знаниями пунктуации. Если я хорошо знаю русский, это не значит что я терапевт. Врачи тоже пишут с ошибками, но это не мешает им прекрасно лечить. Аргумент не уместен.
Свою позицию высказала Наталья Баландина и обвинила врачей. Чтобы защитить их или подтвердить, что был факт необоснованного отказа, Виолетта пообщалась с названными бабушкой врачом и фельдшером, выслушала их и донесла обе точки зрения, чтобы читатель смог сделать свой вывод.
Цитата:
"В конце материала я не хочу кого-то обвинять или напротив, защищать. Но я бы и не хотела, чтобы таким образом обращались с моей бабушкой."
Не сомневаюсь, что Вы бы сказали тоже самое, не дай бог, случись что с вашим родственником и не окажись койки в больнице.
У Н. Баландиной есть родня, они знают о проблеме, им и карты в руки.
Спросите зачем тогда статья? В Шадринске есть еще старики, которым врачи тоже отказывали в госпитализации. И они тоже заявили о себе после выхода материала. Ситуация эта есть, ее не оспорить, как бы не хотелось. А искать решение врачам непросто. В защиту Лидии Дмитриевны уже высказываются коллеги и пациенты. Мы не отказываем им в этом. Так что ожидаем продолжения материала.
Простите, но аргумент уместен хотя бы лишь потому, что корреспонденту необходимо писать грамотно,в силу своей профессии!А насчет остального...Дискутировать по поводу наличия или отсутствия показаний для госпитализации пациентов? Так это не нам и не здесь решать!